– Неужели они нашли то, что искали? – В голосе тетушки Полины звучала надежда.
– Не знаю. Но они передо мной не извинились. – Клим Кириллович поклонился Брунгильде. – Значит, я остался у них на подозрении. А вызвали они меня опознать пеленку и шаль, в которые был завернут младенец в ту рождественскую ночь.
– И вы их опознали? – с сомнением спросил профессор.
– Да, я подтвердил, пеленка была вместе с шалью, которую мне дали в булочной, когда я выходил на улицу вынимать младенца. Шаль опознал и управляющий ширхановской булочной. Так что здесь ошибки быть не может.
– И все-таки я не понимаю, – сказал профессор, – почему так много внимания уделяется этому подкидышу?
– Наверное, подкидыш не обычный, – начала было Мура но спохватилась и замолчала.
– Я тоже склоняюсь к этой точке зрения, – мрачно поддержал Муру доктор. – И знаете, почему? Первое, самое странное и страшное – покровы они извлекли из могилы, ребенок-то был уже погребен. Эксгумация трупа требует серьезных оснований. Второе, 'тогда ночью я не очень-то разглядел эту злополучную пеленку, но здесь при дневном свете я отчетливо увидел, что она сделана из ткани хорошей выделки. Боюсь, ткань очень дорогая – в таких пеленках городская беднота детей не подкидывает. Сейчас пеленка запачкана землей, захватана грязными руками, да и какие-то то ли стружки, то ли опилки к ней пристали, но даже теперь понятно, что вещь роскошная.
– Выходит, – с возмущением перебил доктора профессор, – ребенком без роду, без племени, пусть и в хорошей пеленке, занимаются секретные службы с чрезвычайными полномочиями, проводят обыски без разрешения, арестовывают уважаемых добропорядочных людей?
– А вдруг это был похищенный ребенок императора Николая? – нетерпеливо высказала очередную догадку Мура. – Он ведь ждет наследника престола.
– И что, похищенного наследника трона умертвили и похоронили на Волковом кладбище? – с негодованием отверг предположение дочери профессор. – Нонсенс!
– Я думаю, – продолжил Клим Кириллович, – что это мог быть ребенок богатого человека. Не Императора, конечно, но человека знатного и богатого. Возможно, ребенка похитили и теперь его ищут.
– С помощью секретных служб? – возразил профессор. – А почему не с помощью полиции?
– Непонятно, – согласился доктор, – кроме того, у меня создалось ощущение, что они интересуются не столько самим ребенком, сколько тем, что было при нем и что я, по их версии, мог украсть.
– Получается, младенец и то, что было спрятано кем-то в его пеленке, вызывают интерес людей с чрезвычайными полномочиями, – тихо заметила Елизавета Викентьевна.
Едва она закончила фразу, как в гостиной раздались какие-то странные звуки.
– Что это? – встрепенулся профессор. Елизавета Викентьевна выдержала небольшую паузу.
– Ты только, дорогой, не удивляйся.
– Что еще, наконец? – сердито перебил супругу Николай Николаевич.
– Попугай. – Лицо Елизаветы Викентьевны оставалось серьезным и непроницаемым. – Обычный попугай.
Профессор оглядел комнату, поднялся с кресла и направился в угол, где на столике стояла клетка, накрытая черной тканью. Резким движением он сдернул ткань и отпрянул.
Захлопавший крыльями белый попугай, вытаращившись на профессора, заорал дурным голосом свое: «Ры-мы-ны-ды-рры-ры-мы-ны-ды-рры!»
Разгневанный профессор Муромцев бросил черную ткань на клетку и, озираясь на нее, вернулся к своему креслу.
– Отец, – вступила ласково Брунгильда, видя, что он хмурится, ожидая объяснений, – мы сегодня проезжали мимо особняка князя Ордынского, и сторож подарил нам попугая.
– Мне не нравятся его речи, – угрюмо повел бровью профессор. – Ты хоть понимаешь, что он говорит?
– Понимаю, папочка, но тогда я не знала, что он умеет говорить, – повинилась Брунгильда.
– Ответь мне, доченька, – язвительно сказал профессор, – как в доме князя Ордынского могла оказаться птица, нашпигованная революционными прокламациями?
– Я не знаю. – Весь нежный облик Брунгильды выражал откровенное удивление.
– Тогда ответь мне, почему птицу всучили именно вам?
– Нам ее не всучили, – вступилась Мура, – мы сами ее попросили.
– Подозрительно, – задумчиво ответил профессор. – Как выглядел этот сторож особняка?
– Обычно, – утешила отца Брунгильда, – достойный человек, любезный, оказывал нам знаки внимания.
– И что, не вспомните ничегошеньки необычного, кроме любезностей? – Профессор явно начинал сердиться.
– Но ты же сам, папочка, учил нас с иронией относиться к необычному, – покорным голоском прощебетала Брунгильда. – Что же может быть необычного в стороже?
– Ты знаешь, – повернулась к сестре Мура, – а ведь в нем, действительно, было что-то странное. Не очень-то он похож на сторожа, пусть и княжеского. У него правильная речь, интонации воспитанного человека, выправка почти военная, он и не слишком стар. То есть стар, конечно, – Мура покосилась на отца, – но не глубокий старец.
– Так-так, – злорадно констатировал профессор, – а теперь ответьте мне на вопрос: может быть, это был филер? Агент какой-то секретной службы?
Девушки побледнели. Полина Тихоновна смотрела с ужасом на племянника. Елизавета Викентьевна схватилась за сердце.
– Я не знаю... может быть... вообще-то он был довольно самоуверенным, – забормотала Брунгильда.
– А если так, то он не случайно всучил вам эту проклятую птицу! – закричал профессор и вскочил с кресла.
– Папа, папа, подожди, – неожиданно Мура тоже встала. – Только не волнуйся. Я вот о чем сейчас подумала. Мы с Брунгильдой посещали могилу младенца на Волковом кладбище. Может быть, и нас подозревают в причастности к похищению ребенка и того, что было при нем?